День начался обычно. Настывшее за ночь железо обжигало руки. Иней плотной коркой лежал на броне. В горах предрассветная стыль с резким пронизывающим ветром особенно противна.
Солдаты в бушлатах с поднятыми воротниками, как нахохлившиеся грязно-зелёные птицы бегали от полуразвалившейся кошары к стоящему на склоне бэтээру и обратно, что-то у них не клеилось.
Машина поломалась вчера ближе к вечеру. Механики поставили диагноз – накрылись какие-то насосы. Оставив запчасти, горе-водителя, двух ремонтников, сурового бойца с пулемётом и его, неприкаянного лейтенанта Браса, батальон упылил дальше.
Хорошо ещё, что кошара рядом, да и пастушья будка оказалась приличной, даже с дверью и затянутым прозрачной плёнкой окном. Всё это венчал выложенный из дикого камня очаг с толстым куском металла вместо плиты, так что хоть горячий чай вечером, и тепло ночью были обеспечены.
Лейтенант сидел, подложив под себя грязный полушубок, и смотрел на горы, вернее, это было предгорье – невысокие пологие холмы с редкими рощами. Листья давно уже опали, травы, высушенные солнцем и додубленные осенними заморозками, превратились в острое сухое былье.
Холодно. Лейтенант уже давно вышел из чабанской, сделал зарядку, заставил одного из солдат сбегать к ручью за водой. Умылся по пояс, побрился и, заварив себе кофе, примостился у большого камня, который, как нелепый постамент, торчал у самой кошары. За камнем было затишно. Солнце вставало медленно, как бы нехотя. Сначала засветилось в небольшой седловине между дальними холмами, потом побелели редкие низкие облака и, наконец неистовый блеск выпрыгнул из-за изломанной кромки горизонта и до рези в глазах засверкал в причудливых узорах инея на траве.
Кофе казался необычайно вкусным. Солдаты с завистью шмыгали носами, прихлебывая тощий, надоевший армейский чай с вечным привкусом пересохших берёзовых веников.
Дмитрий, так звали лейтенанта, не любил солдат. Они ему платили тем же.
Эта взаимная нелюбовь тянулась ещё с училища, когда после «госов» и присвоения лейтенантского звания Брас подал рапорт об увольнении из армии. Его долго стыдили, водили по разным кабинетам высокого начальства. Потом кто-то умный решил: уволить, но по месту службы. Его заверили, что через пару месяцев по прибытии в часть, ну от силы через три, он с треском вылетит за ворота какого-нибудь прославленного мотострелкового полка. Такие армии не нужны.
Клюнув на уловку кадровиков, он из Сибири прибыл в славный русский город Ковров и узнал, что его родной полк уже почти год с боями кочует по Северному Кавказу, и предстоит ему за своими бумажками ехать в Ростов-на-Дону. И вот, как говорят в народе, с кочки на кочку доскакал Брас до этих пожухлых осенних гор.
Воевать он не отказывался, от опасностей не бегал. Служил и ждал приказа. Солдат же презирал и командовать ими упорно не желал. Выведя чокнутого лейтенанта за штат, командир полка использовал его как затычку во все дырки.
В офицерском коллективе новичка, да ещё с причудами, восприняли враждебно. Дмитрий со смиренным послушанием выполнял все команды и приказы старших начальников, но закипал и пускал в ход кулаки, если кто-то называл его трусом или даже пытался заподозрить в этом.
Дрался он невзирая на звания и должности. Надо отметить, что почти всегда из этих конфликтов лейтенант довольно легко выходил победителем. Только однажды его побил вчистую командир прикомандированной к полку разведроты.
После блиц-драки, в которой Дмитрию пришлось вспомнить все свои навыки боксёра и каратиста, он неделю отлёживался в пустом кунге связистов и лечился своими средствами. За эту неделю, кроме солдата, приносившего еду из офицерской столовой, к нему три раза заходил командир разведчиков. Приходил, садился на солдатский табурет, листал какие-то заляпанные маслом, а может, и ещё чем-нибудь, полупорнографические журналы, которые случайно вывалились из-за обшивки вагончика, когда Дмитрий оступился и нечаянно толкнул тонкую фанерную перегородку.
– Лейтенант, – долистав последний журнал, спросил капитан, – а ты знаешь, чем отличается обладание от самообладания?
Дмитрий молчал.
– Да, в принципе, ничем, лейтенант, просто после самообладания поговорить не с кем, – и, оставшись довольным своей шуткой, громко захохотал, сгрёб журналы и ушёл.
В конце последнего визита, как бы между прочим спросил: – А чего ты служить не хочешь?
Как правило, лейтенант не отвечал на такие вопросы, но к немолодому, мешковатого вида капитану с усталым лицом он после драки относился с уважением. Разведчик его просто побил. Побил технично, как равного, без унижения и демонстрации своего превосходства, а когда уходил, нагнулся к нему, лежащему, и громко, чтобы все слышали, сказал: «За труса прости, был не прав».
Лейтенант сел на кровати:
– Из-за чего? А из-за несогласия с государством.
– Не понял.
– Не согласен я с моей оценкой. Родина оценила меня в пятьдесят долларов в месяц, а я стою ну минимум две с половиной, а то и три штуки зелёных.
– Ну, ты, брат, даёшь, – засмеялся капитан, – да у нас и министры столько не получают.
– Успокойся, министры получают, только у нас и у них критерии счёта разные.
– Трепло, ты-то откуда знаешь?
– Я-то, – ухмыльнулся лейтенант, – я-то знаю. Дядька у меня по этой части.
Потолковав с полчаса в таком же духе и не найдя взаимопонимания, они расстались.
Недели через три после этого разговора, Дмитрий дежурил на КПП. Ближе к вечеру из проезжающей мимо «Волги» их обстреляли.
Всё произошло стремительно. Преодолев оцепенение, он вырвал у перепуганного солдата автомат и выпустил длинную очередь. Машина кувыркнулась в придорожную канаву и загорелась. Из неё выскочил одетый в плащ мужчина, ковыляя побежал к ближайшим домам. Лейтенант, оставив укрытие, догнал беглеца, огрел его прикладом автомата по голове и, взвалив на спину, приволок в часть. Им оказался местный милиционер, который от удара по голове скончался, как говорят в сводках, не приходя в сознание. Водитель и ещё один нападавший так и остались в горящей машине. Позже их останки выставили для опознания. Родственников у этой кучки обгоревших костей так и не нашлось. Милиционера похоронили с подобающей в таких случаях ритуальной истерикой.
После этого от лейтенанта отстали с вопросами и придирками. Сочли сдвинутым. Решили, пусть будет как будет.
…Солнце уже удобно разместилось над холмами. Слева послышался посторонний механический звук. Брас насторожился.
На дороге показался мотоциклист, парнишка лет четырнадцати. Подъехал к кошаре, не видя офицера, заглушил мотор, походил у изгороди, заглянул в чабанскую будку и, зло хлопнув дверью, пошёл к мотоциклу, по пути грозя копающимся у бэтээра солдатам.
«По-хорошему тебя, гадёныш, надо бы пристрелить и прикопать где-нибудь здесь поблизости», – подумал лейтенант.
Малый будто услышал его мысли и заторопился к мотоциклу, но машина, как назло, ни в какую не хотела заводиться. Офицер встал из-за своего укрытия и не спеша пошёл к непрошеному гостю. Подросток, увидев его, ещё больше занервничал.
Медленно ступая по уже сырой от растаявшего инея земле, Брас прикидывал, сколько времени понадобится этому вахабитёнку, чтобы добраться до своего селения и всё рассказать пославшим его взрослым, а тем, обсудив, что к чему, дать знать бандитам.
Выходило – максимум к обеду следовало ждать гостей. Если же предположить, что боевики живут в селении – а это вероятнее всего – бойцы Аллаха будут у кошары уже через пару часов. Но зная волчью натуру горцев, лейтенант прикинул, что те дождутся темноты и уже впотьмах тихо придут их резать.
Мотоцикл наконец завёлся. Пацан вскочил на него, как на коня, дал полный газ и резко отпустил сцепление. Мотор оглушительно взвыл и тут же захлебнулся. На мотоциклетный рёв из будки вылез заспанный солдат.
«Тошнотик», – с раздражением глянув на бойца, подумал лейтенант. До сих пор он никак не мог понять, почему в армию берут придурков, а уже под них подбирают командиров? Почему для того, чтобы трясти яйцами на каких-то там соревнованиях по спортивным танцам, надо проходить охренительные сборы, конкурсы, готовиться, а главное, до одури тренироваться. А вот Родину защищать может кто попало. Нагреб в военкоматах тех, кто не успел разбежаться, одел, как клоунов, во что придётся, сунул в руки автомат и всё – защитник великой державы готов.
– Сгинь, образина позорная, – обращаясь к солдату, рявкнул лейтенант. Тот молча юркнул назад в будку.
– Ну что, джигит, сдохла машина?
Парень, зло глянув на офицера, что-то быстро затараторил по-чеченски. Дмитрий знал, что дети перестройки в Чечне русский язык не учили и его не знают, за исключением мата да десятка расхожих фраз. Закончив монолог, паренёк зло пнул свой старенький «ИЖ» и, резко повернувшись, бросился наутёк.
Брас медленно поднял автомат, снял предохранитель, прицелился. Мушка совместилась с прорезью прицела и уперлась в спину бегущего. Ещё мгновение, тупо грохнет выстрел, и посланная им смерть, в доли секунды догнав мальчишку, грубо швырнёт его на отсыревшую землю. Лейтенант опустил автомат, так и не нажав на спусковой крючок.
Выстрел раздался с той стороны, куда убегал молодой чеченец. Пуля попала Брасу в голову. Стрелял снайпер. Последней вспышкой в угасающем сознании лейтенанта мелькнуло: «Всего за полтинник баксов, бля…»
