Бойтесь чужих тайн, ибо «многие познания рождают многие печали». Алексей всегда исповедовал эту древнюю истину, но в жизни всё получалось как-то наоборот. И вот к своим сорока пяти, изрядно помотавшись по белу свету, послужив и правым и левым, он устал, плюнул на всё и приехал сюда лечить соснами и озёрным ветром свою истосковавшуюся по тишине беспутную душу.
День, отплясав солнечными бликами в мелкой волне, укатил в сторону Польши, сумерки, сгустив небесную синь до цвета вскипающей сирени, не без оснований пророчили тихую тёплую ночь с живым блеском тысяч восхищённо мерцающих звёздных глаз.
Он сидел на выбеленном солнцем и озёрными чайками дощатом помосте, далеко уходившем по мелководью от поросшего корабельными соснами песчаного берега. В недалёких камышах о чём-то еле слышно шептались между собой ветер и вода. Уставшие от вездесущего солнца, гонявшего их весь день друг от друга, они, наконец, забились в прибрежные камыши, слились воедино и всё никак не могли надышаться, нашептаться, нанежиться друг другом.
Алексей, прислушиваясь к этому трепетному шёпоту, вдруг поймал себя на мысли, что он по-мальчишески завидует дорвавшимся друг до друга стихиям.
« Дошёл ты, братец, - начал он свой долгий изнуряющий монолог, который умеют плести только люди, привыкшие больше говорить сами с собой, чем делиться сокровенным с окружающими, - ещё немножко и до ритуального секса с нимфой озера дойдёшь. Нет, пора заканчивать это отшельничество, бросать свою, признайся, уже порядком надоевшую, сторожку и возвращаться в дом отдыха. Ну а что там хорошего? Шум, беготня, музыка. Очередная одноночка с какой-нибудь юной шкодницей, не отягощённой моральными предрассудками. Поразительно, иной раз просто диву даёшься, с каким остервенением нынешние девицы претворяют в жизнь большевистские принципы свободной любви. Теория товарищ Коллантай о «стакане выпитой воды» на излёте века нашла-таки своих горячих последовательниц. Интересно, кто вбивает в их прелестные юные головки мысль о том, что танцы или посиделки в каком-нибудь кабачке обязательно должны заканчиваться постелью. Старик, перестань мучить себя глупыми вопросами, ты что – деваха? В следующий раз при случае возьми да и спроси…»
Сзади на берегу послышался детский плач.
«Бред какой-то: то нимфы, то торопящиеся возмужать юницы, и вот тебе логический итог - слуховые глюки. Откуда здесь детям взяться? Сюда же можно только по озеру или через болото». Ребёнок перестал плакать и теперь что-то обиженно говорил, но слова, обесцвеченные расстоянием и искаженные водой, разобрать было трудно.
«Вставай приятель, - отдал себе приказ Алексей, - кончилось твоё затворничество и, кстати, без твоих волевых усилий. Иди, там дети плачут, а с маленькими детьми, как правило, молодые мамы, не одни же они по ночам в лесах шастают. Кобель ты, кобель!»
Он пружинисто встал и быстро зашагал к берегу. В камышах притихли, только доски настила заскрипели отрывисто и жалобно, так тревожно кричат озёрные чайки.
Голоса стихли. Алексей, чтобы не пугать людей, шёл нарочито громко, насвистывая какую-то песенку. У кромки песчаного обрыва, в который и упирался помост, стояли две прижавшиеся друг к другу фигуры.
- Дядя, ты, случайно, не бандит? - оттолкнув пытавшуюся удержать её руку, шагнула ему навстречу и звонким от испуга голосом спросила девчушка лет пяти-шести. - Ты ведь маме ничего плохого не сделаешь?
Алексею показалось, что те, в камышах, тихонько захихикали. По правде сказать, он, закоренелый холостяк, всегда робел, общаясь с детьми. На их наивные вопросы старался отвечать серьёзно и честно, внутренне сжимаясь от высокой степени ответственности, полагая, что сказанное им слово, эти крошки пронесут через всю свою жизнь. Похоже, дети это ценили и неизменно признавали в нём своего.
- Дядя ты что, немой?
- Нет, детка, я просто онемевший…
- От нас с мамой?
- В какой-то степени...
- Дарья прекрати, дядя невесть что о тебе подумает. Вы уж её извините, мы так испугались, когда до меня дошло, что мы заблудились, - быстро, слегка задыхаясь от волнения, заговорила женщина среднего роста, в облегающих светлых брюках и лёгкой, завязанной на животе рубашке.
- Как вы сюда попали?
- Как, как?.. Лесом, - ответила с обидой Дарья. - Хоть ты и не разбойник, но ведёшь себя непорядочно. Ты что разве не видишь – мы очень устали и есть хочется, - но, как бы спохватившись, сменила гнев на милость. - Хотя ты же не знаешь, что ягодки мы пошли собирать сразу после завтрака.
- Несносная ты девчонка, - извиняющимся тоном одёрнула её мать.
- Сносная, только очень голодная…
- Простите меня, юная леди, я действительно веду себя неподобающим образом. Имею честь представиться – Алексей Мядзель.
- Дарья Лабудь, для тебя просто Даша, - и она протянула ему руку. - Я думаю, что мы с тобой подружимся. А тебе нравится моя мама? Её тоже Дарья зовут…
- Я вас очень прошу, не обращайте на неё внимания, несносный ребенок переутомился…
- Всё будет хорошо, прошу за мной, - и Алексей зашагал по еле заметной тропинке вдоль берега.
Поднявшись на высокий бугор, они упёрлись в приземистый, срубленный из толстых брёвен домик с большой открытой верандой, нависающей над озером.
Вот, Дарья, и твои апартаменты. Постойте минуточку, я только затеплю лампу.
Едва за Алексеем закрылась дверь, как маленькая Даша уцепилась в руку Даши большой и потащила её на веранду.
– Мамочка, он тебе нравится?
– Даша, прекрати дурачиться, – с опаской косясь на избушку, прошептала женщина.
– Ой, я так и знала! – Дарья обняла вконец смутившуюся мать.
– Доча, будь серьёзнее, смотри, какое красивое озеро…
– Какое озеро? Темень там одна. Зубы мне заговариваешь. Я ведь по носу твоему вижу…
Окна избушки наполнились золотистым дрожащим светом, дверь распахнулась, и Алексей пригласил их в дом.
Внутри царил идеальный порядок. Большую часть комнаты занимала грубка – деревенская печка с лежанкой, справа от неё стояла широкая деревянная кровать, застланная пёстрым ватным одеялом. Слева вдоль стены тянулась лавка, к которой был придвинут небольшой обеденный стол, заваленный книгами и бумагами, у широкого окна по центру, отбрасывая нелепую, разлапистую тень, торчал неуклюжий мольберт.
– Ну, вот здесь и заночуете, – сказал Алексей, прикручивая фитиль большой старинной с широким абажуром лампы, висевшей на вбитом в потолок крюке. Закончив возиться со светом, он обернулся к гостьям. Перед ним стояла странная парочка в перемазанной болотной грязью одежде со смешными опухшими от комариных укусов лицами.
– Алексей, почему вы на нас так смотрите? – и, взглянув на дочь, вскрикнула: – Господи, Дашка! Ужас! Где у вас зеркало?
– Только на улице возле умывальника. Да не волнуйтесь вы так, это же пустяки. Мы с Дарьей всё уладим, правда?
– Правда-то правда. Ну и рожи у нас с тобой! Хочешь я тебе, мамочка, зеркало принесу?
– Ну дрянь, погоди только доберёмся до дому!
– Дорогие гости, – видя, что дело может принять серьёзный оборот, вмешался в их перепалку Алексей, – давайте не будем ссориться на ночь, это весьма скверная примета. А лица у вас, я хочу сказать, прекрасные, немножко, правда, поклёванные болотными тварями, но к исходу завтрашнего дня всё будет нормально.
– Спасибо, действительно, свалились на вашу голову…
Давайте, Даша, поступим так, – обратился он к старшей, – вы спускаетесь к озеру, купаетесь, переодеваетесь, я вам что-нибудь сейчас подберу, и возвращаетесь обратно, а я пока приготовлю ужин и попытаюсь по радио связаться с домом отдыха. Вы ведь оттуда?
– Да. Может, вы нам покажите тропинку, мы и пойдём потихоньку.
– Я, мама, никуда отсюда не пойду, я маленькая и очень усталая.
Ребёнок действительно прав. Не хочу вас пугать, но через болото здесь никто не ходит, даже местные. Ума не приложу, как вам удалось, да ещё с ребенком, продраться через топь…
– Что ты её пугаешь, – перебила его маленькая Дарья, – она и так всю дорогу дрожала. Всё, пошли, мама, купаться, а то стоим как замухрышки перед незнакомым мужчиной.
Все рассмеялись. «А мама-то красавица, даже комары не помеха», – отметил про себя Алексей, подавая полотенца, мыло и какие-то, невесть как сюда попавшие, женские вещи.
– Да у вас здесь настоящие раритеты, – прикидывая на себя отделанную порыжевшими от времени кружевами блузку из тонкого выбеленного льна, удивлённо сказала Дарья-большая.
– Вы уж не обессудьте, чем богаты – тем и рады.
– Да нет, всё это как раз очень мило, неожиданно, я бы даже сказала, романтично…
– Алексей, а мне этого старья не надо, – перебила мать Дарья- маленькая, – ты мне свою футболку дай, будет и платье модное и ночнушка, как в кино, где главные героини всегда носят рубашки своих любимников…
– Ох, горе ты моё горе любимниковое, пошли, уже еле языком ворочаешь.
Проводив гостей по крутой лестнице до воды, оставив им фонарь с опереточным названием «летучая мышь», он занялся ужином. Разогрел жаркое, и тёплый неподвижный воздух июльской ночи наполнился аппетитным ароматом, чайник закипал, посапывая носиком, над принесённой из домика лампой радостно закружился мотыльковый хоровод.
Алексей давно заметил, что в жизни ничего не происходит случайно, каждое событие неизбежно имеет свои, длящиеся последствия. Он знал, вернее, чувствовал, что эта ночь будет необычной, что Дарья завелась, как и он, ещё там, на берегу, что они оба, как воры, ждут одного – скорей бы уснул ребёнок.
Почему так получается? Ещё час назад он осуждал молодёжь за поспешное ныряние в постель, а сейчас сам едва унимал сладостный озноб. Кто руководит его разумом и волей, пропуская мимо сотни весьма эффектных и красивых женщин, и вдруг тормозит всякий рационализм и логику, заставляя замкнуться на одной, появившейся мельком и порой ничем не выделяющейся женщины? Казалось, его сердце стучало во всём теле.
«Что-то они там долго, всё остынет», – подумал он и шагнул из золотистого круга света в растворившую его темноту.
о перила, он заглянул вниз. В неярком пятне «летучей мыши» стояли, вытираясь, две голые Дарьи.
– Какая ты у меня красивая, – вполголоса говорила маленькая, – мужики, наверное, слепые пошли. Эх, скорей бы вырасти, я бы им показала, как надо Дашеньку любить!
– Глупый ты ребёнок, вытирай хорошенько голову.
Послушай, мама, я уже устала жить без папы. Скоро в школу, а там, говорят, у всех детей про папу и маму спрашивают. Что же мне говорить, что вместо папы у меня деда?
– Дашенька, давай сегодня не будем заводить эти разговоры, у нас с тобой был уговор?
– Был, – готовая захныкать, ответила девочка, – но только он был до сегодняшнего дня. Мамуля, миленькая, он такой хороший – и сильный, и умный, и тебе нравится, и мне очень. Мамуль, ну разреши мне один только раз выбрать себе папу, а то у тебя это как-то плохо получается. Мам, ну может, мне повезёт, и мы все вместе будем счастливы? – Вдруг как бы спохватившись, она быстро надела Алексееву футболку, доходившую ей чуть ли не до пят, и, крутанувшись, погасила подол. – Класс, я побегу, а то он ещё чего доброго уснёт. – И она зашлёпала босыми ножками по вылизанным дождём и солнцем деревянным ступеням.
– Дарья, прошу тебя, без глупостей, – прошептала вслед совсем обескураженная мать.
Алексей отпрянул от перил. В душе кипели и душили друг друга противоречивые чувства: ему было стыдно за подслушанный разговор, нежная жалость к маленькой Дашке готова была превратиться в слезу, красивая обнажённая фигура её матери заставляла вскипать кровь. Закоренелые холостяцкие привычки, почуяв явную опасность, наперебой загалдели о своей незаменимости.
« Вот это ты влип, братец! Теперь держись!»
Поужинали быстро и на удивление спокойно. Алексей с Дарьей старались не встречаться взглядами, осоловевшая от усталости и сытной еды Дашка задремала прямо за столом. Когда Алексей переносил её на кровать, нежно его обняла и, еле разлепляя опухшие губёнки, прошептала:
– Ты нас не отпускай, мы – твоё счастье», – и, чмокнув в небритую щёку, заснула, едва коснувшись подушки.
Дарья убирала со стола, одетая в очень идущие ей старинные, может, ещё прошлого века домотканые наряды. Она была похожа на своих прабабок, гордых и неприступных, некогда будораживших кровь и воображение многих знатных мужей хиреющей Европы.
Алексей смотрел на молодую женщину, и первые порывы наброситься, впиться в её наполненные ожиданием губы, насладиться её бессилием и покорностью, задохнуться от собственной силы и неутомимости, куда-то постепенно уходили. Им на смену пришло лёгкое дыхание незнакомой ему пока любви. Казалось, тысячу лет они живут вместе в этой избушке, и нет никого и ничего, кроме них, в этом подлунном мире.
Они проговорили всю ночь, крепко прижавшись друг к другу, каждый спешил побыстрее стать нечаянным свидетелем их прошлых жизней.
На веранде стало прохладно, и уже выбившиеся из сил, укутанные большим суконным одеялом, они молча смотрели на рождающееся в лёгком тумане оранжевое солнце их первого дня.
Внизу, в прибрежных камышах, зашумел лёгкий ветерок, мелкая рябь заплясала по озеру. Вода и ветер, разбегаясь в разные стороны, с доброй завистью глядели на веранду.
Алексей и Дарья, уронив головы на плечо друг другу, безмятежно спали.
